Неточные совпадения
—
Люди там не лучше, не умнее, чем везде, — продолжал он. — Редко встретишь
человека, для которого основным вопросом
бытия являются любовь, смерть…
— Мысль, что «сознание определяется
бытием», — вреднейшая мысль, она ставит
человека в позицию механического приемника впечатлений
бытия и не может объяснить, какой же силой покорный раб действительности преображает ее? А ведь действительность никогда не была — и не будет! — лучше
человека, он же всегда был и будет не удовлетворен ею.
— Суббота для
человека, а не
человек для субботы, — говорил он. — Каждый свободен жертвовать или не жертвовать собой. Если даже допустить, что сознание определяется
бытием, — это еще не определяет, что сознание согласуется с волею.
А минутами ему казалось, что он чем-то руководит, что-то направляет в жизни огромного города, ведь каждый
человек имеет право вообразить себя одной из тех личностей,
бытие которых окрашивает эпохи. На собраниях у Прейса, все более многолюдных и тревожных, он солидно говорил...
— Ты в те дни был ненормален, — спокойно напомнил Клим. — Мысль о бесцельности
бытия все настойчивее тревожит
людей.
«Больной
человек. Естественно, что она думает и говорит о смерти. Мысли этого порядка — о цели
бытия и прочем — не для нее, а для здоровых
людей. Для Кутузова, например… Для Томилина».
«Есть
люди, которые живут, неустанно, как жернова — зерна, перемалывая разнородно тяжелые впечатления
бытия, чтобы открыть в них что-то или превратить в ничто. Такие
люди для этой толпы идиотов не существуют. Она — существует».
«Московский, первой гильдии, лишний
человек». Россия, как знаешь, изобилует лишними людями. Были из дворян лишние, те — каялись, вот — явились кающиеся купцы. Стреляются. Недавно в Москве трое сразу — двое мужчин и девица Грибова. Все — богатых купеческих семей. Один — Тарасов — очень даровитый. В массе буржуазия наша невежественна и как будто не уверена в прочности своего
бытия. Много нервнобольных.
Ужинали миролюбиво, восхищаясь вкусом сига и огромной индейки, сравнивали гастрономические богатства Милютиных лавок с богатствами Охотного ряда, и все, кроме Ореховой, согласились, что в Москве едят лучше, разнообразней. Краснов, сидя против Ногайцева, начал было говорить о том, что непрерывный рост разума
людей расширяет их вкус к земным благам и тем самым увеличивает количество страданий, отнюдь не способствуя углублению смысла
бытия.
—
Люди почувствуют себя братьями только тогда, когда поймут трагизм своего
бытия в космосе, почувствуют ужас одиночества своего во вселенной, соприкоснутся прутьям железной клетки неразрешимых тайн жизни, жизни, из которой один есть выход — в смерть.
Печален был подавленный шум странного города, и унизительно мелки серые
люди в массе огромных домов, а все вместе пугающе понижало ощутимость собственного
бытия.
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний
бытия, погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я знаю, что только в макрокосме
человек обретет действительную ценность своего «я», а не в микрокосме, не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», — критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше.
Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального
бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время — не время широких задач».
Ее писали, как роман, для утешения
людей, которые ищут и не находят смысла
бытия, — я говорю не о временном смысле жизни, не о том, что диктует нам властное завтра, а о смысле
бытия человечества, засеявшего плотью своей нашу планету так тесно.
— Для кого-нибудь да берегу, — говорил он задумчиво, как будто глядя вдаль, и продолжал не верить в поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными следами, а все хотел видеть идеал
бытия и стремления
человека в строгом понимании и отправлении жизни.
Между тем, отрицая в
человеке человека — с душой, с правами на бессмертие, он проповедовал какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к лучшему порядку, к благородным целям, не замечая, что все это делалось ненужным при том, указываемом им, случайном порядке
бытия, где
люди, по его словам, толпятся, как мошки в жаркую погоду в огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются и исчезают в бестолковом процессе жизни, чтоб завтра дать место другому такому же столбу.
Жестокая судьба государства есть в конце концов судьба
человека, его борьба с хаотическими стихиями в себе и вокруг себя, с изначальным природным злом, восхождение
человека к высшему и уже сверхгосударственному
бытию.
Человек не может перескочить через целую ступень
бытия, от этого он обеднел бы и опустел бы.
В действительности же номинализм этого миросозерцания идет дальше, он разлагает и
человека, принужден отвергнуть реальность души
человека, всегда ведь связанной с бесконечной глубиной
бытия мирового, и выбрасывает
человека на поверхность.
Человек встречается с Богом не в
бытии, о котором мыслят в понятиях, а в духе, в духовном опыте.
Национальность есть бытийственная индивидуальность, одна из иерархических ступеней
бытия, другая ступень, другой круг, чем индивидуальность
человека или индивидуальность человечества, как некоей соборной личности.
Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, не согласившись в определении «перехватывающего духа», принимали за обиды мнения об «абсолютной личности и о ее по себе
бытии».
Творческий акт
человека и возникновение новизны в мире не могут быть поняты из замкнутой системы
бытия.
Но я принадлежу к той породе
людей и, может быть, к тому поколению русских
людей, которое видело в семье и деторождении быт, в любви же видело
бытие.
Русские мыслили о всех проблемах по существу, как бы стоя перед тайной
бытия, западные же
люди, отягченные своим прошлым, мыслили о всех проблемах слишком в культурных отражениях, т. е. в русской мысли было больше свежести и непосредственности.
Он предлагает новое антропологическое доказательство
бытия Божьего. «Идея Бога действительно дана
человеку, но только она дана ему не откуда-нибудь извне, в качестве мысли о Боге, а предметно-фактически осуществлена в нем природою его личности, как нового образа Бога.
Вместе с тем я раскрывал трагедию человеческого творчества, которая заключается в том, что есть несоответствие между творческим замыслом и творческим продуктом;
человек творит не новую жизнь, не новое
бытие, а культурные продукты.
Живому
человеку не легче от этих гносеологических ухищрений, его повергают в царство призрачности, лишают и личности, и свободы, и реальности
бытия.
Кантианство убивает не метафизику, не учение о
бытии, это была бы невелика беда, оно убивает само
бытие, вернее, оно выражает, отражает в жизни совершившееся угашение
бытия, его отдаление от покинутого
человека.
Странность эта определяется желанием построить жизнь независимо от того, есть ли
бытие и что есть
бытие, безотносительно к существу
человека, к его происхождению и предназначению, его месту в мироздании и смыслу его жизни.
Человек перестал даже сознавать, существует ли он реально, есть ли он нечто в мире, некоторое
бытие в себе, потерял самоощущение личности.
Позитивизм упразднил
бытие, вытравил ощущение реальностей и окончательно отдал несчастного
человека во власть призрачных феноменальностей.
Все факты земной человеческой истории имеют единственную и неповторимую важность; жизнь каждого
человека на земле есть момент абсолютного
бытия, и другого такого момента не будет уже дано для дела спасения.
Гуманизм окончательно убедил
людей нового времени, что территорией этого мира исчерпывается
бытие, что ничего больше нет и что это очень отрадно, так как дает возможность обоготворить себя.
Прогресс совершается для всех
людей, поколений прошлых, настоящих и будущих, для каждой былинки
бытия.
Между Богом и
человеком стоит совершенный им грех, и грех мешает воспринять полноту
бытия, отравляет всякую радость.
Согласно современному сознанию
человек не имеет глубоких корней в
бытии; он не божественного происхождения, он — дитя праха; но именно потому должен сделаться богом, его ждет земное могущество, царство в мире.
Человек — микрокосм, в нем дана разгадка тайны
бытия — макрокосма.
Протестантизм порвал мистические нити, связывавшие
человека с церковью, с соборностью, с душою мира, т. е. с
бытием и таинственной его преемственностью.
Человек, предоставленный самому себе, оставленный с самим собой и своим «человеческим», бессилен и немощен, ему не открывается истина, не раскрывается для него смысл
бытия, не доступен ему разум вещей.
Безрелигиозное сознание мысленно исправляет дело Божье и хвастает, что могло бы лучше сделать, что Богу следовало бы насильственно создать космос, сотворить
людей неспособными к злу, сразу привести
бытие в то совершенное состояние, при котором не было бы страдания и смерти, а
людей привлекало бы лишь добро.
Современная философия — философия иллюзионистическая по преимуществу, ее гносеология отвергает не только реальность отношения к
бытию, но и само
бытие, лишает
человека изначального сознания свободы, свободы безмерной и безосновной, разлагает личность на дробные части, отвергая ее изначальную субстанциональность.
После грехопадения
человек не может уже свободно, своими естественными человеческими силами спастись, вернуться к первоисточнику
бытия, так как не свободен уже: природа его испорчена, порабощена стихией зла, наполовину перешла в сферу небытия.
В современной «теософии», как и в прежнем люциферианском гнозисе, царит не свобода, а магическая заколдованность
бытия и медиумизм
человека.
Лосский делает знаменательное усилие выйти из тупика, в который попался европейская философская мысль, он рвется на свободу из клетки, выстроенной отвлеченными гносеологиями, так оторвавшими
человека от
бытия.
Человек ввергся в стихию звериного хаоса и мучительной историей, трудовым развитием, длительным процессом творчества должен выйти из этого зверино-хаотического состояния, очеловечиться, стать во весь свой рост, освободиться из плена для нового и окончательного избрания себе
бытия в Боге или небытия вне Бога.
Протестантизм, порвав с объективным
бытием, перевел
человека в мир внутренней субъективности и тем породил крайнюю, отвлеченную духовность.
Пантеистическое чувство
бытия, лежавшее в основании язычества, было не дифференцировано; в этом первоначальном пантеизме не выделялся еще ни
человек, ни человечество, ни смысл человеческой истории; все тонуло в стихии первозданного хаоса, начинавшего лишь оформливаться.
Первоначально Бог открывается
человеку в природе, в творческих силах
бытия, полных страшной тайны.
Человек отдается во власть настроений, причудливых переживаний, свободных от всякой нормы; после смерти Бога сам творит себе богов, из себя пытается воссоздать потерянное
бытие.